«Пена дней» и другие истории - Борис Виан

собравшихся, – все это составляло привычную атмосферу воскресного спектакля. Внезапно раздалось громкое отхаркивание, напоминающее звук, воспроизводимый заезженной пластинкой, и из подвешенного к потолочной балке – как раз над рингом – громкоговорителя вырвался громоподобный голос. Жакмор узнал голос кюре; несмотря на плохое качество звука, речь оратора воспринималась более или менее связно.

– Плохо дело! – гаркнул кюре вместо вступления.

– Ха! Ха! Ха! – отозвалась толпа, радуясь начавшемуся действию.

– Некоторые из вас, ведомые чувством омерзительной скаредности и подлой мелочности, осмелились глумиться над учением Писаний. Они купили дешевые билеты. И они будут стоять! Предложенный вам спектакль есть действо Богоизбранного Великолепия, а что такое Бог, как не само совершенство Роскоши, и тот, кто при этом отказывается воздавать ему с роскошью, то бишь раскошеливаться, будет отправлен в ад к гнусным тварям и подвергнут вечному поджариванию на медленном огне, над хилым костерком из древесного угля, торфа или кизяка, а то и просто сена.

– Верните деньги! Верните деньги! – закричали те, кто не смог сесть.

– Денег вам не вернут. Садитесь где хотите, Богу на это начхать. На ваши стулья мы поставили другие стулья, чтобы вы поняли, что за такую цену на этих местах только стульям и сидеть, да и то вверх ножками. Кричите, возмущайтесь, Бог – это роскошь и красота; могли бы купить билеты и подороже. Желающие могут доплатить, но они все равно останутся на своих плохих местах. Раскаяние не гарантирует прощения.

Публика начинала недоумевать: кюре явно перебарщивал. Услышав громкий треск, Жакмор обернулся. В ряду дешевых мест он увидел кузнеца, который держал в каждой руке по стулу и сшибал их один о другой. При очередном ударе стулья разлетелись в щепки. Кузнец метнул обломки в сторону натянутого занавеса, служащего кулисами. Это стало общим сигналом. Все владельцы плохих мест схватили мешающие им стулья и принялись их крушить. Зрители, не обладающие достаточной разрушительной силой, передавали стулья кузнецу. Грохот стоял неимоверный, пролетающие со свистом обломки падали на сцену; щель между двумя частями занавеса становилась все больше и больше. Удачно запущенный стул сорвал карниз. Из громкоговорителя донесся рев кюре:

– Вы не имеете права! Бог роскоши презирает ваши жалкие обычаи, ваши грязные носки, ваши загаженные пожелтевшие трусы, ваши почерневшие воротнички и годами не чищенные зубы. Бог не допускает в рай жидкопостные подливки, неприправленную одинокую петушатину, худосочную изможденную конину; Бог – это большой лебедь чистого серебра, Бог – это сапфирное око в искрящейся треугольной оправе, бриллиантовая зеница на дне золотого ночного горшка, Бог – это сладострастие алмазов, таинственность платины, стотысячье перстней куртизанок Малампии, Бог – это немеркнущая свеча в руках бархатного епископа, Бог живет в драгоценных металлах, в жемчужных каплях кипящей ртути, в прозрачных кристаллах эфира. Бог смотрит на вас, навозников, и ему становится за вас стыдно…

При запрещенном слове толпа, вне зависимости от занимаемых мест, негодующе загудела:

– Довольно, кюре! Спектакль давай!

Стулья сыпались градом.

– Ему за вас стыдно! Грубые, грязные, серые, вы – половая тряпка мироздания, картофелина небесного огорода, сорняк божественного сада, вы… ой! ой!

Метко запущенный стул полностью сорвал занавес, и зрители увидели, как кюре в одних трусах приплясывает около микрофона и потирает себе макушку.

– Кюре, спектакль! – скандировала толпа.

– Ладно! Ой! Ладно! – ответил кюре. – Начинаем!

Шум стих. Все расселись по местам, на сцене служки засуетились вокруг кюре. Один из детей протянул кюре круглый коричневый предмет, в который тот засунул одну руку. Та же операция с другой рукой. Затем кюре облачился в роскошный халат ярко-желтого цвета и, прихрамывая, выпрыгнул на ринг. Он прихватил с собой микрофон и прицепил его над своей головой к предусмотренному для этого шнуру.

– Сегодня, – объявил он без околичностей, – на ваших глазах я проведу, решительно и беспощадно, бой в десять раундов, по три минуты каждый, с дьяволом!

Толпа недоверчиво загудела.

– Не смейтесь! – завопил кюре. – Пускай тот, кто мне не верит, посмотрит сам!

Он подал знак, и из-за кулисы молниеносно появился ризничий. Сильно завоняло серой.

– Вот какое открытие я сделал неделю назад, – объявил кюре, – мой ризничий – дьявол!

Ризничий небрежно выплюнул довольно красивую огненную струю. Из-под его длинного халата торчали волосатые ноги, заканчивающиеся раздвоенными копытами.

– Поприветствуем соперника, – предложил кюре.

Раздались редкие аплодисменты. Ризничий, похоже, обиделся.

– Что может быть более приятным Богу, – завопил кюре, – как не пышные бои, которые с таким блеском организовывали римские императоры, не имеющие себе равных в любви к роскоши?

– Довольно! – крикнул кто-то. – Крови!

– Хорошо! – сказал кюре. – Ладно! Я добавлю только одно: вы жалкие невежды.

Он скинул халат; в своем распоряжении он имел двух певчих-массажистов, у ризничего не было никого.

Служки поставили тазик с водой, табурет и приготовили полотенце; кюре вставил назубники. Ризничий ограничился кабалистическим заклинанием; его черный халат загорелся и исчез в облаке красноватого дыма. Он усмехнулся и стал разогреваться.

Побледневший кюре перекрестился. Ризничий запротестовал:

– Только без этих штучек, господин кюре! Да еще перед боем!

Третий служка сильно ударил молотком в медный таз.

При звуке кухонного гонга ризничий вышел из своего угла, у резного трезубца, и двинулся к центру ринга; толпа болельщиков выдала торжествующее «ах!».

Дьявол сразу же пошел в атаку, пробивая каждым третьим хуком справа защитную стойку кюре. Последний, однако, показал себя обладателем недурной техники ног – а именно двух пухлых, толстеньких коротышек, очень подвижных, несмотря на их неравную длину. Кюре отвечал прямым справа, стараясь держать противника на расстоянии. Воспользовавшись тем, что дьявол перенес защиту, чтобы лучше отражать боковые удары, кюре нанес ему двойной удар левой в область сердца, и ризничий грязно выругался. Толпа зааплодировала. Кюре важно выпятил грудь и тут же получил неожиданный апперкот в челюсть, от которого с трудом оправился. Затем быстрой серией ударов левой дьявол поразил кюре в правый глаз. Казалось, ризничий старался блеснуть разнообразием используемых приемов. Тела бойцов покрылись красными пятнами, кюре тяжело дышал. В какой-то момент ризничий уцепился за кюре, и тот сказал ему: «Изыди, сатана!»

Это рассмешило ризничего, он схватился за бока, а кюре этим воспользовался и два раза хорошенько врезал ему по физиономии. Брызнула кровь. Через секунду раздался гонг, и соперники разошлись по своим углам. Кюре был сразу же окружен служками. Толпа аплодировала, поскольку кровоточило изрядно. Дьявол схватил бидон с бензином, сделал большой глоток и выдал в воздух красивейший огненный сноп, который слегка подпалил провод микрофона. Толпа захлопала еще громче. Жакмор подумал, что кюре очень прилично выглядел и как организатор, и как участник спортивного действа. Эта идея с дьяволом показалась психиатру великолепной.

Тем временем служки тщательно обтирали кюре. Он был не в очень хорошей форме, и